Книжная полка: Эмир Кустурица - о любимых философах, детской литературе и книгах о кино

Недавно у Эмира Кустурицы вышла новая книга — роман-эссе «Мятежный ангел», исследующий творческую силу литературы и кино и посвященный другу режиссера, австрийскому писателю и драматургу Петеру Хандке. Пользуясь случаем, мы расспросили Кустурицу о других его любимых авторах и книгах — сербских, русских, античных и не только.

Это сербская книга. Я вообще не любил читать. Мы жили на периферии Сараево, там было красиво, было много людей, много цыган. Мне было девять лет, и мне попалась книга Бранко Чопича о его детстве — я ее прочел и в первый раз почувствовал параллель между собой и героем книги. После этого я стал иначе писать в школе — с этого времени меня начали хвалить.

Хандке написал много книг, но моя самая любимая — «Вчера в пути: Записки с ноября 1987 по июль 1990 года». Эта книга, которая наилучшим образом передает его философию и образ жизни. Он всегда путешествует, именно поэтому мотив пути так характерен для его произведений. При этом он один из лучших формалистов в современной литературе, всегда великолепно работает с формой. Например, «Страх вратаря перед одиннадцатиметровым» — замечательная книга, настоящий шедевр. И много других маленьких книг — Хандке называет их «преповести» — до 80 страниц. Он один из художников, сама жизнь которого производит сюжеты для книг, однако, к сожалению, читатели не понимают его так хорошо, как надо бы. Они ждут от него катарсиса, как у Аристотеля, но не получают его. Хандке такой модернист, который верит в Бога — это контрадикция, но это правда. Его надо читать — то, как он располагает слова, передает то, как он чувствует, а его чувства очень сильны. Поэтому он повторяет, что форма важнее события. Как у Годара — он всегда с помощью тривиальности уходит от реализма.

Достоевский был прав не только в чувственном восприятии, которое есть в его книгах, но и когда говорил с точки зрения свободного человека и писателя о сути свободы. Он не стесняясь говорил, что нужна симфония между государством и церковью. Без этого невозможно создать образ мира.

Это Сенека и в целом стоики. Мне кажется, многое из того, что они разрабатывали, абсорбировало в себе позже христианство — вплоть до того, что можно увидеть в их мыслях основу Нового Завета. Мне удобнее читать философские книги, которые не агрессивны, у которых нет сильной исторической перспективы, как у Гегеля и Платона. Еще люблю Плотина, это техника жизни, которая описана давно, но она очень хороша. Когда он говорит: «Нужно закрыть глаза тела, чтобы открыть другое видение», это лучший способ лечения неврозов современного человечества. Читать эту философию — это почти то же самое, что читать дневники Достоевского, только у него есть диагноз обществу, а Сенека не дает диагноза. Зато у Сенеки есть ответы, как жить в мире и гармонии.

Библия занимает в моей жизни огромное место. Прежде всего — Новый Завет. Я думаю, что человек не меняется так быстро, как многие думают. Меняется одежда, но не то, как люди мыслят. Что изменилось в обществе с тех пор существенно, это две вещи: отношение к женщинам и отношение к природе. Это то, что можно увидеть. При этом отношение к женщинам в России, как мне кажется, еще не так сильно изменилось, в Сербии немного больше — из-за того, что она ближе к Европе, где изменения еще более заметны. Насчет природы — она у вас необычайно огромна. Думаю, очень верно сказал Рильке, что вы граничите с Богом. Такое пространство не может не говорить о его существовании. И его нужно ценить.

В христианском мире сейчас укрепилось секулярное общество, в других религиях этого нет. Христианство — первая религия, в которой человек подобен Богу. Именно это рождает социальный аспект христианства. В других религиях бог более абстрактный, именно конкретика христианства позволила развиться параллельной секулярной жизни. Просвещение и модернизм — отсюда. Их высокий авторитет расстраивает меня, так как мне кажется, что наука так и не объяснила, с чего начался наш мир. Мне хочется, чтобы Бог вернулся в общественную иерархию. Иначе, без Бога, могут получиться такие ужасные войны, какие случились в начале XX века, это предчувствовал еще Ницше.

Владимир Кецманович — самый лучший из современных сербских писателей, я бы рекомендовал его. Я не понимаю, почему существует так мало переводов сербской литературы на русский язык, ведь нельзя сказать, что в России не хотят читать сербских авторов. Может быть, это потому, что отношения складываются как у старшего и младшего братьев: старший всегда такой большой, что может не всегда интересоваться, как дела у младшего.

Я директор института Андрича в Вышеграде. Я думаю, что он стоит на уровне Томаса Манна, на уровне самых значимых писателей России. Это великие страницы сербской литературы. Если представить, что все разрушено, вы могли бы реконструировать ваши города, читая Достоевского, Бунина, Чехова, Лермонтова. Так же мы могли бы сделать по книгам Иво Андрича.

Я читал так много книг о кино, что могу сказать следующее: больше всего мне помогла книга Ипполита Тена, французского философа, который никогда не видел кино, но писал о философии искусства, о визуальности. Что бы ни говорили, практические книги — по режиссуре, по монтажу — не помогают делать кино, равно как и книги критиков, пусть те и бывают хорошо написаны. Лучше читать то, что способствует улучшению вашего восприятия, заострению чувств, то, что даст новые впечатления, — все это может действительно помочь сделать кино гораздо лучше.