Распространено мнение, что Октябрьская революция мгновенно сокрушила старый академический порядок, заменив его новой пролетарской моделью образования. Однако историческая реальность оказалась значительно сложнее. Первые четыре года после революционных событий даже ведущие университеты страны, включая Петроградский университет, практически не ощутили радикальных изменений в своей повседневной научной и педагогической деятельности.

В условиях Гражданской войны и экономической разрухи большевистское руководство, вопреки ожиданиям, не форсировало идеологическую трансформацию высшей школы. Революционные преобразования первых лет были больше сосредоточены на реорганизации начального и среднего образования, оставляя университеты своеобразными "островками академической свободы". Это не означает, что власть игнорировала высшее образование – уже в 1918 году была создана Государственная комиссия по просвещению, призванная разработать основы реформирования образовательных учреждений всех уровней. Однако от разработки планов до их практической реализации в университетской среде дистанция оказалась значительной.

Интересно, что в течение 1918-1920 годов учебные планы, программы курсов, методика преподавания и, что особенно важно, профессорско-преподавательский состав университетов остались фактически неизменными. Даже создание в мае 1919 года факультета общественных наук (ФОН) в Петроградском университете, заменившего собой историко-филологический и юридический факультеты, не привело к немедленным революционным изменениям в содержании образования.

Эта инертность объясняется несколькими факторами. Во-первых, университеты к моменту прихода большевиков к власти уже пользовались значительной автономией, полученной после реформ Временного правительства, отменившего наиболее ограничительные положения Университетского устава 1884 года. Эта автономия позволяла им самостоятельно решать административные и кадровые вопросы, создавая буфер между академической жизнью и политической турбулентностью.

Во-вторых, большевистское руководство, несмотря на радикальную риторику, прекрасно осознавало критическую важность сохранения интеллектуального потенциала страны. В условиях, когда значительная часть интеллигенции воспринимала новую власть настороженно или враждебно, слишком резкие действия могли привести к катастрофическим последствиям для научного и образовательного потенциала государства.

Наконец, в первые послереволюционные годы у большевиков просто не было достаточного количества собственных кадров, способных заменить «буржуазных специалистов» в университетах. Традиционный профессорский состав, несмотря на идеологические расхождения с новой властью, оставался незаменимым.

Это не означает, что в академической среде не происходило никаких изменений. Параллельно с сохранением традиционных структур начали создаваться новые научные центры, призванные стать альтернативными очагами марксистской науки. В 1918 году была учреждена Социалистическая академия (позднее переименованная в Коммунистическую), в 1919 году – Государственная академия истории материальной культуры (ГАИМК), в 1920 году – Комиссия по истории Октябрьской революции и истории РКП(б) (Истпарт). Эти учреждения существовали параллельно с традиционными академическими структурами, формируя зародыш будущей советской исторической науки.

Важным шагом в реорганизации исторической науки стало также создание единого Государственного архивного фонда в 1918 году и введение постоянных архивных курсов при университетах. Это мероприятие, имевшее огромное значение для исторической науки, было реализовано под руководством выдающихся представителей дореволюционной исторической школы, в первую очередь С.Ф. Платонова, что ярко иллюстрирует взаимодействие между "старой" и "новой" наукой в этот переходный период.

Знаковым событием стало открытие факультета общественных наук в Петроградском университете. 13 сентября 1919 года Наркомпрос утвердил Временное положение о факультете общественных наук, который включал несколько отделений: социально-экономическое, философское, историческое, филологическое, этнолого-лингвистическое и политико-юридическое. Несмотря на реорганизацию, первоначально на ФОНе преподавал практически тот же состав профессоров, что и на упраздненных факультетах, а учебные планы претерпели минимальные изменения.

Таким образом, период 1918-1920 годов можно охарактеризовать как время относительного академического плюрализма, когда старая университетская традиция продолжала существовать параллельно с зарождающимися институциями новой, марксистской исторической науки. Этот баланс, однако, оказался недолговечным – с 1920 года начинается более активное вмешательство государства в университетскую жизнь.

Относительное академическое спокойствие первых послереволюционных лет закончилось в 1920 году, когда большевистское руководство, укрепив свои позиции в ходе Гражданской войны, приступило к более систематической реформе высшего образования. Ключевым моментом этого процесса стало ограничение университетской автономии и установление прямого контроля Народного комиссариата просвещения над вузами.

Первым шагом стало изменение структуры управления университетами. В 1920 году Наркомпрос начал активно вмешиваться в формирование руководящих органов вузов, утверждая составы правлений университетов и подчиняя им президиумы факультетов. Принципиальной новацией стало включение в состав правлений не только профессоров (число которых часто ограничивалось квотами), но и представителей студенчества, а также технического персонала. Это нововведение вызвало резкий протест у представителей "старой школы", воспринимавших его как размывание профессиональных стандартов и вторжение дилетантов в академическую сферу.

Атмосферу того времени ярко иллюстрирует цитата из письма жены историка С.Ф. Платонова: "С.Ф. не бывает теперь в заседаниях факультета и совета из чувства брезгливости; ему претит присутствие в них ассистентов, лаборантов и представителей студенчества". Это свидетельство показывает глубину конфликта между традиционной академической иерархией и новыми эгалитарными принципами, внедряемыми большевистским руководством.

Параллельно с изменениями в управлении происходила трансформация целей и содержания высшего образования. Если традиционная университетская модель была ориентирована на подготовку ученых-исследователей, то новая концепция предполагала более тесную связь образования с практическими нуждами государства. В исторической сфере это выразилось в курсе на подготовку школьных учителей, а не академических исследователей.

Этот поворот вызвал значительное сопротивление со стороны многих профессоров, для которых предложение "сблизиться с жизнью" и заняться подготовкой педагогов-практиков казалось снижением статуса университетского образования. Однако с точки зрения большевистского руководства такая переориентация была вполне логичной: стране, строящей новое общество, требовались в первую очередь не теоретики, а практики – учителя, способные нести новые идеи в массы, журналисты, критики, корректоры, способные обеспечить функционирование революционной культуры.

В начале 1920-х годов начинается активное внедрение в учебные планы марксистских дисциплин и привлечение историков-материалистов к преподаванию. Это привело к фактическому разделению преподавательского состава на представителей "старой" и "новой" школ. Многие профессора "старой школы" пытались адаптироваться к новым требованиям, переработать свои курсы в соответствии с "материалистическим пониманием истории". Однако эти попытки часто оказывались безуспешными – отчасти из-за ограниченного понимания марксизма самими учеными, отчасти из-за того, что партийное руководство не имело четкого представления о том, как должна выглядеть историческая работа нового типа.

Характерным примером трансформации исторического образования в этот период может служить преобразование в 1921 году исторического отделения ФОН Петроградского университета в общественно-педагогическое. Это изменение отражало новую ориентацию – подготовку педагогов для трудовых школ и рабочих факультетов, а не ученых-исследователей. Одновременно изменилась структура учебных планов: появились новые обязательные дисциплины, такие как "Политэкономия", "История пролетарской революции", "Исторический материализм", "История рабочего класса", в то время как традиционные исторические курсы либо становились факультативными, либо вовсе исчезали из программы.

Особенно заметным стало пренебрежительное отношение к античной и средневековой истории, которые рассматривались как менее актуальные для формирования "нового человека". Такой подход неизбежно приводил к фрагментарности исторического образования: выпускники были хорошо знакомы с новейшей историей, особенно с историей революционных движений, но имели весьма поверхностные представления о более ранних периодах.

Важной вехой в трансформации высшего образования стало создание рабочих факультетов (рабфаков), призванных обеспечить доступ в вузы рабочим и крестьянам, не имевшим достаточной подготовки. По замыслу партийного руководства, рабфаки должны были изменить социальный состав студенчества и создать новую, пролетарскую интеллигенцию, лояльную советской власти. К 1921 году в стране действовало уже 49 рабфаков с 27 тысячами учащихся, что значительно изменило социальный облик университетов.

Таким образом, период 1920-1922 годов стал временем активного вмешательства партийно-государственных структур в университетскую жизнь, первых шагов по ограничению академической автономии и переориентации высшего образования с теоретических на практические задачи. Однако наиболее радикальные изменения в исторической науке и образовании были еще впереди.

Параллельно с реформированием традиционных университетов большевистское руководство осознало необходимость создания принципиально новой системы подготовки научных и педагогических кадров, полностью лояльных новой власти и владеющих марксистским методом. Этой цели служило создание целого ряда специализированных учебных и научных учреждений, которые должны были стать кузницами кадров для новой, советской исторической науки.

Ключевым элементом этой системы стал Институт красной профессуры (ИКП), основанный в 1921 году. Размещенный в здании бывшего Лицея цесаревича Николая на Остоженке в Москве, ИКП был призван готовить высококвалифицированных преподавателей общественных наук для высшей школы и партийных идеологов. В отличие от традиционных университетов, где продолжали преподавать профессора "старой школы", в ИКП с самого начала был сформирован принципиально иной преподавательский состав, включавший ведущих партийных теоретиков и первых советских исследователей-марксистов.

Поступить в Институт красной профессуры было непросто – требовалось не только партийное членство и рекомендации, но и прохождение строгих вступительных испытаний, включавших как проверку марксистско-ленинской подготовки, так и общеобразовательных знаний. Несмотря на привилегированный статус студентов ИКП (они получали повышенные стипендии и улучшенные жилищные условия), условия обучения были весьма напряженными. Учебный курс длился три года и включал интенсивные занятия по философии, политической экономии, истории и другим общественным дисциплинам.

Другим важным центром формирования марксистской исторической науки стал Институт Маркса и Энгельса, основанный в 1921 году. Под руководством Д.Б. Рязанова это учреждение занималось сбором, сохранением и публикацией работ основоположников марксизма, а также теоретическими исследованиями в области марксистской теории. В 1930-е годы Институт Маркса и Энгельса был преобразован в Институт марксизма-ленинизма, расширив свою деятельность включением изучения и публикации работ В.И. Ленина.

В 1926 году была создана Российская ассоциация научно-исследовательских институтов общественных наук (РАНИОН), объединившая несколько научно-исследовательских институтов гуманитарного профиля. В состав РАНИОН вошли Институт истории, Институт археологии и искусствознания, Институт языка и литературы и другие. РАНИОН стал важной площадкой для взаимодействия между историками "старой школы" и молодыми марксистскими исследователями, способствуя постепенной трансформации исторической науки.

Формирование новой исторической науки отразилось и в появлении специализированных периодических изданий. В 1920-е годы был основан целый ряд журналов, ориентированных на публикацию работ историков-марксистов: "Вестник агитации и пропаганды", "Печать и революция", "Пролетарская революция", "Красный архив" и другие. Эти издания стали важной трибуной для молодого поколения историков, получивших образование уже в советское время и разделявших марксистский подход к исторической науке.

Особое место в формировании советской исторической науки занимало Общество историков-марксистов, созданное в 1925 году под руководством М.Н. Покровского. Общество объединяло представителей "новой" исторической науки и активно занималось продвижением марксистского подхода к истории через публичные лекции, конференции и издательскую деятельность.

Несмотря на создание этих новых структур, процесс формирования марксистской исторической науки шел не так быстро, как хотелось бы партийному руководству. Нехватка квалифицированных кадров, противоречия в интерпретации марксистской методологии, а также сопротивление "буржуазных специалистов" создавали серьезные препятствия. В результате к середине 1920-х годов сформировалась своеобразная двойная система исторического образования и науки: традиционные университеты, где продолжали преподавать профессора "старой школы" (хотя и в условиях растущего идеологического давления), и новые советские научные и образовательные учреждения, где формировались кадры "красной профессуры".

Эта двойственность отражала более широкий компромисс, характерный для периода НЭПа: большевистское руководство, нуждавшееся в "буржуазных специалистах" для восстановления экономики и культуры, было вынуждено временно мириться с их присутствием, одновременно готовя им замену в лице новой, идеологически выдержанной интеллигенции. Однако с конца 1920-х годов, по мере усиления сталинского руководства и отказа от НЭПа, этот компромисс начинает разрушаться, что приводит к новому витку трансформации исторической науки.

История развития исторического образования в СССР 1920-1930-х годов напоминает движение маятника: от ликвидации традиционных исторических факультетов к их постепенному возрождению, от радикального отрицания "буржуазной" исторической науки к частичной реабилитации национальной исторической традиции. Этот непростой путь отражал более широкие изменения в политическом курсе советского руководства и эволюцию идеологических установок.

Эксперименты с факультетами общественных наук, начатые в 1919 году, продолжались недолго. Уже в 1922 году начинается волна ликвидации ФОНов по всей стране – они сохраняются лишь в нескольких крупнейших университетских центрах: Москве, Петрограде, Саратове и Ростове. К 1924 году и эти оставшиеся ФОНы прекращают прием первокурсников, постепенно завершая свое существование. Причиной закрытия стало признание их сравнительной неэффективности – попытка совместить в рамках одного факультета различные общественные дисциплины не привела к формированию целостной образовательной модели.

На смену факультетам общественных наук в 1925 году приходят новые структуры, в которых вновь появляются полноценные исторические отделения: факультет этнологии в Московском университете и факультет языкознания и материальной культуры в Ленинградском университете. Это свидетельствовало о признании необходимости более глубокой специализации в подготовке историков и о частичном возвращении к традиционной модели исторического образования.

Параллельно с организационными изменениями происходила постепенная трансформация содержания исторического образования. К середине 1920-х годов степень проникновения марксистских элементов в университетские программы существенно возросла. Важную роль в этом процессе сыграл М.Н. Покровский, чьи теоретические концепции и организационные инициативы во многом определили облик советской исторической науки этого периода.

Именно по инициативе Покровского в 1927 году началась кампания по реорганизации гуманитарного отделения Академии наук и ограничению ее автономии. Эта кампания была направлена на усиление марксистского влияния в высшем научном учреждении страны и вытеснение ученых "старой школы" с руководящих позиций. В результате в Академию наук начали активно продвигаться идеологически правильные партийные ученые, в то время как историки, архивисты, филологи и лингвисты традиционной школы постепенно теряли свое влияние.

Кульминацией этого процесса стало смещение в октябре 1929 года С.Ф. Ольденбурга с поста непременного секретаря Академии наук – последнего руководителя, отстаивавшего ее независимость. Это событие совпало с началом печально известного "Академического дела" – политического процесса против группы выдающихся историков и филологов "старой школы", включая С.Ф. Платонова, Е.В. Тарле, М.К. Любавского и других. Обвиненные в создании "контрреволюционной монархической организации", эти ученые были отправлены в ссылку, а некоторые арестованы, что нанесло тяжелейший удар по традиционной исторической науке.

С этого момента высшее руководство Академии наук утверждалось исключительно решением Политбюро, что фактически означало конец академической автономии и установление полного партийного контроля над научной жизнью страны.

Однако в начале 1930-х годов наметился новый поворот в отношении к историческому образованию. К 1934 году стало очевидно, что предыдущие эксперименты не привели к формированию эффективной системы подготовки историков, способных обеспечить идеологические и практические потребности государства. В этих условиях советское руководство принимает решение о возрождении исторических факультетов в классическом формате.

Знаковым событием стало постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) "О преподавании гражданской истории в школах СССР" от 16 мая 1934 года, которое критиковало существующую систему исторического образования за схематизм и отсутствие фактологической базы. В развитие этого постановления в том же году были восстановлены исторические факультеты в Московском и Ленинградском университетах.

Первым деканом возрожденного исторического факультета МГУ стал Г.С. Фридлянд – историк, специализировавшийся на европейских войнах за независимость и революциях, особенно на Французской революции. Его назначение символизировало новый этап в развитии советской исторической науки, когда партийное руководство стремилось соединить марксистскую методологию с более традиционным историческим нарративом. Однако судьба самого Фридлянда оказалась трагичной – в 1937 году он был арестован по обвинению в участии в контрреволюционной террористической организации и впоследствии расстрелян, став одной из многочисленных жертв сталинских репрессий среди интеллигенции.

Восстановление исторических факультетов сопровождалось частичной реабилитацией национальной исторической традиции и отказом от наиболее радикальных аспектов "школы Покровского". Историческая наука теперь должна была не только обслуживать текущие идеологические потребности партии, но и формировать у советских граждан чувство патриотизма, основанное на преемственности с дореволюционным прошлым России. Этот поворот был связан с общим изменением идеологического курса в середине 1930-х годов, когда на смену революционному интернационализму пришел "советский патриотизм" с сильными элементами национального сознания.

Таким образом, к середине 1930-х годов формирование советской модели исторического образования в основном завершилось. Историческая наука была подчинена интересам государства и обслуживала его идеологические потребности, опираясь на марксистскую методологию. Тем не менее, в рамках этой модели сохранялись элементы традиционного исторического образования, а в поле зрения ученых появились новые темы, не разрабатывавшиеся дореволюционной историографией.

Важно отметить, что, несмотря на все усилия партийного руководства, догматизм и унификация не стали постоянными характеристиками советской исторической науки. С течением времени в ней открывались возможности для методологического и тематического разнообразия, хотя и в рамках официально одобренных марксистско-ленинских подходов. Эта динамика показывает, что даже в условиях идеологического контроля историческая наука сохраняла потенциал для развития и трансформации.